«Варяг» располагался между двух островков. Корабль, уткнувшись носом в песчаную мель, чуток перекосился на корму. Ритмичное всхлипывание ручной помпы красноречиво свидетельствовало, что в трюме наблюдаются проблемы.
Олег не стал джентльменски помогать переправлять на палубу женщин – первым покинул шлюпку, подскочил к капитану:
– Платов, ты зачем корабль на мель загнал?
– Не мель это, а так… ерунда, лебедка одним рывком сдернет. Зато у нас теперь легкий дифферент на корму, и вода не плещется по всему трюму. Оттуда без проблем откачиваем.
– Что, так много воды?
– Сейчас нет, но если пойдем на моторе, от вибрации хлынет потоком – только успевай качать. Станину повело, центровки нет, да и сальники успело пожевать. Мы кое-как подлатали, но это же не шутка – нужно снимать дизель и вытаскивать вал из шахты. Потом станину перекреплять и заново центровать. Это неделя авральной работы, если у поселка все делать.
– Да-а-а… дела. Значит, тихим ходом можно двигать, да и то, если аккуратно.
– А если вал заклинит, вообще за весла придется браться – по старинке. Весла, кстати, на этой галере есть.
– А кнуты для гребцов? – уточнил Олег.
– Найдем, – подмигнул Платов.
– Ты распорядись насчет хорошего обеда – вон Рита со своей голодной командой готова доски грызть.
– Давно распорядился, как только увидел ваш сигнальный дым на берегу.
Мэр островитян прожил интересную жизнь. Даже на Земле у него бывали достойные приключения, а уж здесь вообще столько хлебнул всякого, что хоть мемуары пиши. Но некоторые эпизоды описывать в мемуарах было бы затруднительно, иначе бы это выглядело как жизнеописание барона Мюнхгаузена.
Вот и сейчас он переживал именно такой эпизод – с кучей гротескных элементов и неправдоподобным антуражем. Жертва бунтовщиков, восседающая на пьедестале из взрывчатки – слишком сильный ход для правдоподобной мемуаристики. Придется в мемуарах об этом умалчивать.
Как и о вредных привычках своих соратников.
Лом спрятал свергнутого мэра в какой-то низкой кладовке, заставленной разным хламом. Добрыня в потемках присел на штабель кирпичей (ну зачем этим мутным химикам кирпичи в кладовке хранить?) и терпеливо ждал обед. Дождался. Кислый принес глиняную миску с доисторической, почти засохшей кашей, половинку копченого угря, пару луковиц и черствую гороховую лепешку. В качестве подноса химик использовал грязную доску.
Лом, подсвечивая на «поднос» масляной лампой, щедро предложил:
– Угощайтесь.
Добрыня, при свете лампы оглядев свое убежище, удивленно уставился на то, что использовал в качестве стула:
– Это что за ерунда?! Слитки золота?!
– Да откуда у нас столько золота может быть? – возмущенно заявил Кислый. – Это сусаль. Сусальное золото. Его как позолоту можно легко использовать.
– Ну надо же… И зачем же вы, ушлепки, кирпичи позолотили?
– Это не кирпичи, это пикринка прессованная, – пояснил Лом.
– Пикринка?
– Ну кислота пикриновая. Взрывчатка для бомб и торпед. Забыли, что ли? Я ведь сто раз говорил, что она покруче тола и попроще в изготовлении.
– Да нет, я помню, – очень тихо произнес Добрыня, обреченно покосившись на свой «стул». – Лом, а зачем взрывчатку золотом покрывать?
– Да разве это золото? Тут его совсем децел – голимая сусаль. Пикринка ведь капризная зараза и химически активная. Ей контачить нельзя ни с чем, особенно с металлом, иначе пойдет реакция и образуются соли – пикраты. Сама пикринка надежная, по ней можно молотком бить, и стерпит. А вот пикраты не такие – возле них даже чихать нельзя. Надо бы лак придумать, чтобы покрывать им внутренние стенки снарядов, да руки еще не дошли до этого. Вот и пришлось с сусалью и маслом мудрить. Золото ведь химически инертное, так что вряд ли пикринка начнет реагировать.
Пояснения Лома не добавили Добрыне оптимизма. Он с нескрываемой опаской уточнил:
– А вот этой взрывчатки… Вот если вся эта взрывчатка рванет, то что тогда будет?
– Здесь? Здесь вообще ничего не будет. А поселок уцелеет, не переживайте. Так, может, крыши местами посрывает.
Обедать Добрыне резко перехотелось.
– Ребят, а пивка у вас в хозяйстве нет?
– Нет. Но если что, могу в поселок сбегать, у Паука должно быть в заначке, ему для вас не жалко, – предложил Кислый.
– Цыц! В поселок побежишь, конечно, но там про меня ни слова. Так вы точно не знаете, что там вообще творится?
– Откуда нам знать? Мы с утра не выходили, и никто к нам не заходил. Деда Антоныча только видели, этот ходячий радикулит каждое утро по Хрустальной бродит с удочкой. Но он ничего не говорил.
– Кислый, ты в поселок часто бегаешь, все там знать должен. Знаешь, где изба Олега?
– Конечно, знаю.
– Э нет, – Добрыня хлопнул себя по колену, – тебе нельзя с Аней разговаривать, ты же полный дурак, все запорешь.
– А вы записку напишите, – предложил Лом.
– Идея! Давай бумагу или что у тебя там вместо нее!
– Вот бумага есть. И карандашик свинцовый имеется.
Добрыня недолго размышлял над посланием. Жена у Олега не дура, сама должна придумать способ. Так что текст вышел несколько неконкретным: «Аня, шайка Гната и Абаева убила Левкина и чуть не убила меня. Я чудом спасся. На обеденной рации дай знать мужу, что в поселке не все ладно. Но осторожнее, они без присмотра рацию не оставят. Так что, кроме Олега, никто не должен ничего заподозрить. Придумай что-нибудь, ты же у нас умница. Твой Добрыня».
– Вот, Кислый, эту записку передай Ане. И сделай это так, чтобы никто не заметил. И еще, как передашь записку, сразу разыщи Клепу и скажи ему, что я у вас сейчас.